Предчувствие беды пришло еще накануне.
Утром лезвие опасной бритвы неловко скользнуло, оставив на щеке неглубокий, но неприятный порез. В обед неожиданно свернулось только что купленное молоко. К вечеру противной, ноющей болью разболелся желудок.
На место пореза пришлось наклеить клочок газеты, кофе было выпито без молока, а добрая доза касторки нормализовала пищеварение. Вроде бы все утряслось, но в то же время ничего не наладилось.
Когда за окном сгустилась ночь, пастор Шлаг подкинул в камин последнее полено и прикрыл наполовину заслонку дымохода. Стоя у края кровати, он взглянул на висящее в углу спальни распятие, словно пытаясь найти у всевышнего на вопрос, который и сформулировать-то пока не мог толком. Сформулировать не мог, но каким-то внутренним чутьем понимал - завтрашний день даст ответы на все вопросы.
Но сегодня вечерняя молитва - и та не принесла в душу умиротворения. Отложив Библию на прикроватный столик, пастор переоделся в пижаму цвета топленого молока, прикрутил колесико газового светильника и забрался под одеяло. Сон не приходил. Некоторое время священник прислушивался к легкому шуму засыпающего за окном города, а за стеной - к приглушенным толстой кирпичной кладкой крикам соседа-булочника, требовавшего от жены немедленно найти его любимый стакан.
Потом крики стихли, городской шум медленно растворился в тишине квартиры и пастор провалился в сон, крепкий но тревожный, как и весь только что завершившийся день.
Сон прервало внезапно пришедшее утро. Внезапно, потому что вдруг заработал паросиловой будильник, безнадежно сломавшийся несколько месяцев назад. Но это еще полбеды, заработал - и ладно. Вот только вместо привычных переливов " Милого Августина" бронзовые колокольчики вдруг отбили разухабистую мелодию какого-то из хитов "Агаты Кристи".
Таким образом, цепочка странностей, начавшихся накануне, вовсе не думала прерываться.
Босыми ногами пастор нащупал на холодном полу любимые кожаные тапки - подарок штандартенфюрера Штирлица. Они были относительно новые, но Шлаг уже привык к ним, как будто носил долгие годы. Бедняга не знал, что Штирлиц сшил их из кожи тайного агента гестапо, собственноручно застреленного штандартенфюрером у небольшого лесного озера. С наслаждением пожилого человека опорожнив в туалетной комнате мочевой пузырь, пастор вымыл руки и почистил зубы порошком, специально купленным в одной из лучших аптек Цюриха. После освобождения из немецкой тюрьмы парадонтоз стал досаждать пастору. Сегодня десны почти не кровоточили, но это не прибавило старику хорошего настроения. Закончив утренний туалет, Шлаг отправился на кухню жарить тосты и варить кофе. Гудение кофе-машины говорило о том, что таймер включения сработал самостоятельно, а значит 8 утра минуло и пришло время доставки почты. Так и есть - по пути на кухню Шлаг увидел заботливо подсунутый под дверь утренний выпуск "Фелькишер Беобахтер".
Присев за кухонный стол, пастор неторопливо развернул газету и все понял . Тревожные ожидания последних двух дней материализовались в виде большой фотографии профессора Плейшнера, размещенной на главной странице. Заголовок передовицы сообщал о том что в одном из борделей Берлина, гестапо задержало профессора, пытавшегося спьяну расплатиться за услуги "девочек" английскими фунтами. У не вязавшего лыка бедолаги к тому же была обнаружена бутылка с тяжелой водой, карандашный набросок-схема ускорителя частиц и небольшой серебряный медальон с портретом Эйнштейна.
Это был полный провал операции, мозгом которой являлся советский разведчик Максим Максимович Исаев. Отчасти утешило пастора лишь содержание последних строк.
Корреспондент "Беобахтер" сообщал заинтригованным читателям о проколе гестапо. Пока люди в штатском искали понятых и оформляли протокол осмотра, Плейшнер протрезвел, окинул угрюмых сотрудников фашистской спецслужбы проникновенным взглядом и сообщил, что готов немедленно сделать заявление, способное повернуть вспять ход войны с советами и союзниками. Попросив у гестаповцев ручку, бумагу, а также разрешение закурить, профессор взял руки массивный портсигар и незаметно нажал на нем едва заметную с торца кнопку. Закурив извлеченную сигарету, Плейшнер отложил портсигар и подвинул к себе лист бумаги, но так и не успел ничего написать - ни единой буквы. Оглушительный взрыв снес половину здания, разметав по кварталу кровавое месиво из останков самого Плейшнера, гестаповцев, понятых а также нескольких проституток и клиентов. Корреспондент и один из гестаповцев уцелели по чистой случайности - за несколько минут до взрыва они спустились вниз чтобы позвонить. Корреспондент - главному редактору, а гестаповец - кому-то из начальства, возможно даже самому Мюллеру.
Итак - весть о провале Плейшнера безусловно огорчила пастора, а вот о его гибели - скорее нет, причем по нескольким причинам. Во-первых, мужественный шаг Плейшнера лишил гестапо возможности размотать клубок, сплетенный советской резидентурой. А во-вторых, пастор, хоть и не был лично знаком с Плейшнером, все же заочно недолюбливал его, как недолюбливал, впрочем всю ученую братию. Атеистические взгляды людей науки дурно влияли на настроения прихожан и подрывали авторитет самой церкви.
В любом случае, Плейшнер был мертв, и это в корне меняло планы советской разведки в Германии, в том числе штандартенфюрера Штирлица и, наконец, - самого пастора.
Теперь, когда было ясно что Плейшнер уж точно не сможет прибыть в Цюрих, действовать нужно было немедленно. Пастор Шлаг отложил газету, выпил кофе с тостами и пошел переодеваться. Открыв платяной шкаф, он снял было с вешалки сутану, но, поразмыслив, отложил ее в сторону. На ноги Шлаг надел высокие, на толстой подошве ботинки со шнуровкой . Затем настала очередь охотничьего костюма из плотной, пропитанной каучуком ткани. Экипировку завершил шерстяной берет с громоздким помпоном. Поглядевшись в расположенное рядом со шкафом трюмо, Шлаг остался доволен своим обликом. Ничто не могло выдать в нем агента советов. Человек, смотревший на пастора из зеркала, был похож скорее на пожилого туриста из провинции, прибывшего в Цюрих осмотреть достопримечательности и прикупить незамысловатых сувениров. Впрочем, приготовление к выходу в город еще не было закончено. Нажатие на заднюю стенку платяного шкафа открыло пастору доступ в потайной отсек, из которого с некоторым усилием он извлек увесистый рюкзак формы правильного параллелепипеда. Сшитый из выделанной воловьей кожи,по швам он был скреплен массивными латунными заклепками. Продев руки в наплечные ремни, пастор аккуратно закинул рюкзак за спину и защелкнул на груди держатель - перемычку, изготовленную в виде массивной бронзовой эмблемы. Рисунок ее был малопонятен, напоминая отдаленно крыло какого-то ископаемого чудовища - например птеродактиля. Пастор еще раз посмотрел в зеркало и остался доволен - его таинственная ноша вполне вписалась в образ туриста-провинциала.
Последний раз окинув взглядом свое скромное жилище, старик вышел на лестничную клетку, захлопнул дверь и спустился на улицу.
Цюрих почти проснулся, утро выдалось свежим, но солнечным и уже плавно перетекало в такой же солнечный день.
Пастор неторопливо шагал по брусчатой мостовой. Путь его лежал почти что через весь город - к дому 37 бис на углу Цветочной и Третьей улицы строителей. Здесь, на явочной квартире, ему необходимо было встретиться со связным Штирлица, получить спецдонесение для Москвы, переночевать, а наутро эвакуироваться в Россию в соответствии со специально разработанным планом.
Город окончательно проснулся, немногочисленные прохожие спешили по своим делам, открылись лавочки и магазины, где-то на площади играла старая шарманка. Пастор уже подошел к дому, где была расположена нужная ему квартира, когда его внимание привлек небольшой магазинчик в доме напротив. Толкнув массивную дверь, Шлаг вошел в помещение магазина под звон колокольчика. Продавец, высокий сухопарый старик, заметив пастора достал из-под прилавка потертую фетровую шляпу и горделиво водрузил ее себе на макушку.
- Чего изволите? - спросил продавец пастора, отложив в сторону предмет, который до этого держал в руках. Предметом этим была средних размеров модель угловатой винтокрылой машины.
- Раптор, - пояснил продавец, заметив вопросительный взгляд пастора. Иначе говоря - винтокрыл, или вертолет, если хотите.
Только тут пастор разглядел, что все помещение магазина было увешано клетками, в которых находились модели винтокрылов различных размеров и конструкций. Две или три модели задумчиво парили в помещении на разной высоте, наполняя воздух легким жужжанием пружинных двигателей.
- Брать будете? - спросил продавец, почесав себе затылок, отчего шляпа съехала ему на глаза, и едва не упала на пол.
- Да пожалуй нет.... пока.... ответил Шлаг, я просто посмотреть...
- Ааа, - угрюмо протянул продавец, немедленно утратив интерес к посетителю. Шляпу он тут же снял, спрятал ее под прилавок и вернулся к изучению лежащей перед ним модели.
Пастор только сейчас заметил, что на лацкане пиджака у продавца красовался массивный бейдж с именем Petrovich, отчетливо выведенным фиолетовыми чернилами. Странное имя, подумал Шлаг и вышел на улицу. Размышления отвлекли пастора от того, на что ему безусловно следовало бы обратить внимание и к дому связного он подошел так и не подняв голову. А если бы поднял, то непременно обратил бы внимание на условный знак в окне явочной квартиры. Этим знаком был пароочиститель фирмы Керхер. Его желтый корпус в лучах дневного солнца отсвечивал яркими бликами, но пастор их не заметил. Как впрочем не заметил он и надписи "Все пропало", криво выведенной синим мелком на стене дома прямо над полуоткрытым окном.
В подъезде было прохладно, здесь стояла тишина, мгновенно отгородившая пастора от уличной суеты. Поправив ремни своей нелегкой ноши Шлаг начал подъем на третий этаж - в квартиру связного. Строго говоря это был не связной, а связная, а если еще строже - то две, а не одна. В роли связной советской резидентуры в Цюрихе выступал крайне необычный персонаж. Это были сиамские близнецы, Тори и Одри. История их появления в Цюрихе была таинственной. Поговаривали, что перед войной власти выслали их за политические взгляды то ли из России, то ли из Германии. В Цюрихе сестры вели размеренный образ жизни - в то время как одна строчила на швейной машинке, вторая читала гороскопы. Если одна варила суп, то вторая -тут же, на кухне, крутила фарш в мясорубке. Впрочем, по другому и быть не могло, так как по физиологическим причинам они были абсолютно неразлучны и щеголяли в квартире в одном цветастом халате, специально пошитом сестрами с учетом их сиамского близнячества.
Подойдя к двери,старик отдышался и внимательно прислушалсяк тому, что происходило за дверью. Там стояла такая же мертвая тишина, как и в подъезде. Впрочем, само по себе это не удивило пастора. Он уже бывал на этой квартире и предыдущие визиты тоже проходили в полной тишине. Постучав в дверь деревянным молотком, прикрепленным к двери короткой медной цепочкой, Шлаг приготовился к встрече.
За дверью послышались шаги, скрежет замка и наконец дверь медленно отворилась. Тори и Одри приветливо улыбнулись пастору, и отошли чуть в сторону, приглашая его войти в квартиру. Шлаг уже было сделал шаг внутрь, стеснительно улыбнувшись в ответ, но тут его взгляд упал на большое старинное зеркало в прихожей. Расположенное вполоборота к комнате, дверь в которую была открыта, зеркало мирно висело на стене. В этом не было ничего необычного, за исключением того, что в самом углу зеркала отражался стоящий на подоконнике комнаты пароочиститель Керхер.
Пастор перевел взгляд сначала на Тори, затем на Одри. Их взгляды встретились и в этот миг, короткий, как удар молнии или револьверный выстрел - всем все стало ясно. Во взгляде связных промелькнуло страдание, причиненное им допросами с пристрастием и, одновременно - облегчение от того, что пастор обо всем догадался. А в глазах священника мелькнуло христианское всепрощение, которое, впрочем, было тут же вытеснено абсолютно земной тревогой.
Пастор откашлялся и громко произнес, - девушки , я тут забыл кое-что в магазине напротив, сейчас схожу и снова поднимусь.
Шлаг прислушался.... Тишина не поверила священнику, - ни прохладная тишина подъезда, ни теплая тишина квартиры. И тут и там послышались шаги, не предвещавшие нашему герою ничего хорошего. Резко захлопнув дверь в квартиру, пастор посмотрел вниз сквозь лестничный пролет - там уже были видны бритые головы мясников фашистской разведки, сверху тоже кто-то торопливо спускался навстречу.
Оставался единственный выход. Пастор подбежал к арке высокого окна, расположенного прямо на лестничной клетке, к счастью не зарешеченного. Взявшись за массивные бронзовые рукоятки, Шлаг повернул их и изо всех сил рванул на себя створки.
Крепкие руки, привыкшие держать тяжелое распятие не подвели старика. Посыпалась засохшая краска, раздался звон разбитого стекла и окно широко распахнулось. Наскоро перекрестившись пастор шагнул вниз, на брусчатую мостовую Цветочной улицы. Последнее что уловил его слух было злобное и запыхавшееся Шшайзе, донесшееся из глубины подъезда.
Спас священнослужителя вовсе не животворящий крест. Перед тем как шагнуть из распахнутого окна, Шлаг нажал на массивную металлическую кнопку, расположенную на грудной перемычке рюкзака, рядом с эмблемой - птеродактилем. Лишь только лишенное опоры тело пастора устремилось навстречу камням брусчатой мостовой, внутри рюкзака что-то отчетливо щелкнуло а затем сработали пиропатроны первичного набора высоты. Оглушительный хлопок заставил пригнуться нескольких случайных прохожих. Кое-где зазвенели лопнувшие оконные стекла. Истошно заверещала сигнализация в Опель-капитане фашистской штурмгруппы, припаркованном возле магазина с винтокрылыми моделями.
Вместо падения тела пастора на мостовую, прохожие стали свидетелями абсолютно противоположного явления. Сработавшие пиропатроны взнесли его на высоту, раза в полтора превышавшую здание, из которого только что выпрыгнул Шлаг. Повторного падения не случилось, уже на взлете сработал маршевый двигатель реактивного устройства, расположенного в том самом таинственном рюкзаке, что был в этот день за плечами священника.
РРД-43КТ - ранцевый реактивный двигатель образца 1943 года - вот это чудо инженерной мысли и спасло жизнь пастору. Буквы К и Т в названии отсылали к фамилиям пионеров российского ракетостроения - Кибальчича и Телешова. Впрочем зеки в шарашке, где впервые появилось на свет это революционное для того времени устройство, отчасти в шутку, отчасти всерьез говорили что буква К в этой аббревиатуре по праву принадлежит их бригадиру, Сергею Королеву. Каждый двигатель собирали и отлаживали вручную несколько месяцев, затем наступал период стендовых и полетных тестов. Третье по счету устройство, после прохождения усиленных испытаний по личному указанию Берии было направлено в Берлин, полковнику советской разведки Максиму Максимовичу Исаеву. До урочного часа оно хранилось в тайнике загородного дома Исаева - Штирлица - Бользена. Затем, по указанию штандартенфюрера, устройство было переправлено пастором в Цюрих, - как только стало понятно,что в ближайшее время придется отправить в Центр спецдонесение, которое нельзя доверить передаче в открытом эфире.
Итак, пиропатроны позволили пастору избежать падения и набрать стартовую высоту, а заработавший основной двигатель дал ему возможность продолжить полет.
Заглушки сопел - в виде толстых кожаных кругляшей на нижней части ранца-рюкзака отвалились сразу при сработке пиропатронов. Из открывшихся отверстий выдвинулись металлические трубы-сопла причудливой конфигурации. Особенности конструкции были вызваны сугубо прозаическими соображениями. При полетных испытаниях первого образца у оператора неоднократно воспламенялась пятая точка, и от легких ожогов не спасали даже брюки со специальной пропиткой. Впрочем, уже второй по счету образец получил не только переработанную конфигурацию сопел. Инженерная мысль Королева шагнула гораздо дальше. Ему удалось снизить температуру на выходе реактивной струи из сопла до 50 градусов Цельсия, что в начале исследований казалось попросту несбыточной фантазией.
Впрочем, вернемся к повествованию, ибо конструктивные особенности этого изобретения до сих пор носят в архивах Российской Федерации наивысший гриф секретности - особо важно.
Пастор вытащил из ушей массивные резиновые беруши. В голове слегка гудело. Передавая ранец, Штирлиц предупреждал о побочных эффектах первичного набора высоты, так что они не были для новоявленного пилота неожиданностью. Шлаг посмотрел вниз - прохожие, среди которых стоял и продавец рапторов-винтокрылов, замерли на улице, изумленно задрав головы. А вот гестаповец, выглядывавший из распахнутого пастором окна явно собирался перейти от пассивного созерцания к активным действиям. Об этом недвусмысленно свидетельствовал вальтер в его руках. Пора уносить ноги, подумал Шлаг и нажал вмонтированные в наплечные ремни рычаги управления. Через мгновение о случившемся напоминала только суматоха у дома 37 бис, да берет с помпоном, свалившийся на мостовую с головы пастора. Один из выбежавших на улицу гестаповцев явно не отошел от легкой контузии, вызванной сработкой пиропатронов. Он настойчиво тыкал подобранный им берет в морду розыскной собаке, истошно вскрикивая "Suchen! Suchen!" Собака с тоской посмотрела на ошалевшего хозяина, села на землю и вдруг тоскливо завыла, задрав морду в небо, словно провожая взглядом стремительно удалявшегося за горизонт беглеца.
Полет на большой высоте не входил в планы пастора, тем не менее вместо утерянного берета он достал из-за пазухи кожаный шлемофон с меховым подбоем. Широкая застежка шлемофона плотно облегла подбородок пастора, а на глаза он надвинул гогглы с толстыми стеклами. Конструкция головного убора предусматривала также подключение спец респиратора, дающего возможность дышать в разреженной атмосфере. Пока нужды в использовании этой функции не было. Зато была нужда в использовании другой функции - автопилота. События сегодняшнего дня, спрессованные для Шлага в тугой комок времени, на самом деле не были так скоротечны. Близился вечер, сумерки медленно оседали на землю. Поднявшись чуть выше первых облаков, пастор достал из нагрудного кармана небольшую металлическую панель с двумя рядами эбонитовых кнопок. Закрепив ее на запястье с помощью широкого напульсника из толстой кожи, старик уже успевшими озябнуть пальцами нажал две крайних кнопки. Заработал электроподогрев костюма, в подклад которого были вплетены тонкие металлические нити в оболочке из асбестовой ткани. Кроме того, в верхней части ранца заработал навигатор, зажужжали встроенные гирокомпасы, защелкали перфокарты. Механический голос автопилота через шлемофон запросил у пастора выбор точки назначения полета. Шлаг уже назначил было комбинацию кнопок для полета на Мурманск, возле которого его должен был подобрать специально оборудованный самолет, но неожиданно прервал набор.
У него еще оставался запас времени, так как вылет незапланированно произошел раньше назначенного срока. Всю жизнь проживший в Германии, Шлаг с самого детства мечтал посетить столицу Швеции. Бабка пастора родилась и выросла в Стокгольме. Укладывая внука спать, она часто рассказывала ему о своей родине, пела старинные песни, знакомила с легендами и преданиями родной ей земли. Пастор уже давно повзрослел а детские воспоминания о теплой бабушкиной руке на его лбу всегда вызывали у него ностальгические воспоминания. В смутных мечтах Стокгольм представлялся ему городом, населенным наполовину людьми, а наполовину - сказочными персонажами - хольмами, большими как тролли и, в то же время, добрыми как гномы.
Судьба предоставила пастору шанс посетить город, о котором он так долго грезил и Шлаг решил им воспользоваться. Старик знал, что Штирлиц не одобрил бы такого поворота событий, но штандартенфюрера рядом не было. А раз так - вся полнота ответственности за принятые решения ложилась на его собственные плечи. И пастор принял эту ответственность, перенабрав комбинацию на панели управления. Механический голос равнодушно сообщил ему, что взят курс на Стокгольм.
Мерное гудение двигателя убаюкало старика. Надев кожаные полетные краги с подкладкой из войлока, он просунул руки в резиновые кольца, прикрепленные к наплечным ремням и крепко уснул. Наступила ночь, на небе выглянули звезды, а Земля укрыл плотный слой облаков.
Утром зуммер автопилота сообщил о приближении к точке назначения. Шлаг открыл глаза, вытащил затекшие руки из колец-держателей и с удовольствием их расправил. Протерев запотевшие гогглы, он убрал их в карман. Сон аэронавта был крепким и долгим, несмотря на то, что постелью ему служили облака а одеялом - небо. Шлаг нажал кнопку на панели управления. Голос в шлемофоне поведал о том, что самая опасная часть полета - Германия, - полностью преодолена. Более того, внизу уже была Швеция, всегда казавшаяся пастору такой далекой.
Переключив двигатель в режим стабилизации, Шлаг фактически полностью прекратил перемещение в пространстве. Наскоро перекусив припасенными бутербродами с ароматным швейцарским сыром, пастор выпил кофе из притороченного к ранцу небольшого металлического термоса. Ароматный напиток окончательно взбодрил путешественника. Короткая, но сытная трапеза была завершена. Пришлось изловчиться чтобы справить малую нужду, не забрызгав брюки и ботинки, но и с этой немаловажной задачей Шлаг справился на отлично. Вернув работу двигателя в штатный режим новоявленный аэронавт начал плавное снижение к городу своих детских грез. Густые молочные облака рассеялись, оставшись сверху и взору пастора предстала изрезанная береговая линия. Море было спокойным, легкая рябь тревожила поверхность воды, а у самого берега пенились легкие барашки прибоя. Яркое солнце освещало ровные клетки полей и спичечные коробки небольших сельских домов. Пастора обогнал длинный гусиный клин, вела который старая гусыня. Птицы изумленно таращились на необычного соседа. Шлаг приветливо помахал им рукой и снова натянул на глаза гогглы. Толстые стекла полетных очков на мгновение отразили яркий солнечный луч, ловким зайчиком ворвавшийся в стаю птиц. Гуси встревоженно загоготали, прибавили скорость по приказу гусыни-вожака и плавно обошли пастора, удаляясь в сторону моря, точнее в сторону многочисленных островков, разбросанных вдоль побережья. Позади стаи, чуть отстав, тяжело махал крыльями большой гусь, отличавшийся от своих серых собратьев белой окраской домашней птицы. На мгновение Шлагу показалось что на шее гуся кто-то сидит, то ли гном, то ли просто необычно маленький мальчик в деревянных башмачках. Бабушка пастора давно умерла, ее сказки остались в далеком прошлом, а сам Шлаг, все еще продолжая верить в бога, давно уже перестал верить в чудеса, а потому решил что мальчик-гном на шее гуся ему просто привиделся. Тем более что гусиная стая шла почти навстречу слепящему солнцу, да и вообще почти скрылась из вида к тому моменту как пастор протер слезящиеся под стеклами очков глаза. Можно было конечно переключить гогглы в режим светокоррекции, но Шлагу хотелось увидеть Швецию и Стокгольм такими как есть, а не в затемнении фильтров.
Вдали уже виднелся покрытый легкой дымкой тумана город. Придется набрать высоту, с сожалением подумал пастор и нажал рычажки вертикалей. Стокгольм постепенно приближался. К счастью, небо над городом было практически безоблачным. Набрав приличную для того чтобы оставаться незамеченным с земли высоту, пастор смог насладиться открывшейся ему панорамой, переключив двигатель в режим стабилизации. Установив на гогглы дополнительные объективы сверхдальнего наблюдения Шлаг с детским любопытством вглядывался в черты города, знакомого ему лишь рассказам бабушки, наполовину уже забытым.
В окружении озер, лесов и моря, Стокгольм был прекрасен. Разбросанный на множестве островов, город даже в самом центре был прорезан морскими заливами, тут и там были разбиты большие зеленые парки. Пастор выставил увеличение гогглов на максимум, сосредоточив свое внимание на центре города.
Гамла-стан ....Риддархольмен.....названия районов всплывали в памяти пастора из далекого детства. Гамла стан, что значит «Старый город», а также Риддархольмен - «Рыцарский остров», - перед взглядом пастора, усиленным многократным увеличением объективов, предстал самый крупный и хорошо сохранившийся городской центр средневековья во всей Северной Европе, созданный еще в тринадцатом веке. Королевский Дворец, большие и маленькие храмы, живописные переулки - все это с небесной высоты внимательно рассматривал наш герой.
Еще не осознавая, зачем он это делает, Шлаг запросил у автопилота время отлета на Мурманск. Расчетное время отлета с текущих координат - 40 минут, сухо сообщил голос в шлемофоне. Пастор переключил рычажок управления и приступил к снижению.
Уж это решение Штирлиц не одобрил бы категорически, да и сам Шлаг едва ли одобрял свои собственные действия.
Но разве всегда мы одобряем свои собственные поступки? Иногда - просто ищем для них оправдания. Но Шлаг и оправданий не искал. Он словно подчинился на некоторое время какому-то неосознанному влечению, словно зовущему его в далекое детство. Найти Васа-парк было несложно. А следом нашелся и бабушкин дом - старинный, в несколько этажей, с небольшими балкончиками и покатой черепичной крышей. Пастор убавил тягу двигателей почти до нуля, его полет стал плавным и практически бесшумным, лишь изнутри ранца доносилось легкое потрескивание движущихся перфокарт. Внизу куда-то спешили прохожие, неторопливо двигался конный экипаж, запряженный двойкой гнедых, пожилая женщина в салопе продавала ароматные кренделя с лотка прямо у входа в булочную. По парку чинно прогуливались пары, мамы с детьми. Чуть поодаль, возле небольшой беседки, мальчишки играли в серсо. Никакой войны словно и не было, текла мирная жизнь, светило солнце и его ровные лучи согревали город своим теплом. Пастор снизился над домом на минимальную высоту, рассчитывая на то что крыша и массивные печные трубы скроют его от случайных взглядов. Приземление не входило в его планы - могли возникнуть проблемы с повторным запуском двигателя, да и времени оставалось в обрез.
Внезапно пастор почувствовал на себе чей-то взгляд. Осмотревшись по сторонам, Шлаг понял в чем дело. У открытого слухового окна на черепичной крыше сидела девочка лет 10 и с любопытством разглядывала пастора. Рядом с ней лежала тряпичная кукла и большая книга, раскрытая примерно на середине. Признаться, Шлаг несколько растерялся. Пора было сматывать удочки, хорошо хоть не напоролся на трубочиста или пожарного, подумал он. Пастор еще раз посмотрел на ребенка и неожиданно для самого себя произнес, - Привет, малыш!
Этой фразой, которую когда-то ему много раз говорила бабушка, познания пастора в шведском языке ограничивались и продолжить беседу он не смог бы при всем желании. И не пришлось. С одного из балконов дома, над крышей которого в полном смятении парил пастор послышался приятный женский голос: Карин! Ты где! Иди домой, пора обедать!
Девочка виновато улыбнулась пастору, подхватила куклу, захлопнула книгу и ловко пристроила ее подмышкой. Только сейчас Шлаг разглядел, что это была не книга , а скорее какая-то кустарно переплетенная рукопись. Надпись на обложке, выполненную толстым красным карандашом, пастор не смог разглядеть полностью, несмотря на крупный шрифт. Уловил только тщательно выведенное слово Peppi. Тем временем девочка еще раз улыбнулась пастору, помахала ему рукой, в которой была зажата тряпичная кукла и исчезла в отверстии слухового окна. Если бы старик последовал за ней, то увидел бы, что пройдя через пыльный чердак, девочка спустилась по железной лестнице вниз и скрылась за дверью квартиры, на которой красовалась ярко начищенная медная табличка, сообщавшая посетителям о том, что здесь проживают Стуре и Астрид Линдгрен.
Но пастор, конечно, не стал этого делать. Было самое время ретироваться. Еще раз окинув взглядом Васа-парк, он плавно перевел рычажок вертикалей в крайнее положение и начал сначала медленный, а затем все более ускоряющийся набор высоты. Прошло совсем немного времени и Стокгольм стал похож не на оживленный город, каким являлся только что, а скорее на схему этого города, изображенную на карте среднего масштаба. Сожалел ли пастор о том, что нарушил инструкции Штирлица и едва не поставил под угрозу всю операцию? Пожалуй нет, - досада на самого себя если и посетила его на короткое время, то быстро уступила место другому чувству. Чувству того, что он только-что сделал нечто очень важное, едва ли не более важное чем доставка спецдонесения, которую ему еще предстояло завершить. Поднявшись выше горизонта облаков, пастор набрал на панели управления нужные координаты, натянул на глаза гогглы и привел в действие рычаг горизонталей. Стрекот перфокарт, мерное гудение двигателя и наконец - механический голос автопилота, сообщили аэронавту что взят курс на Мурманск.
Все-таки посещение Стокгольма нарушило график полета и теперь пилоту предстояло наверстать упущенное время. Шлаг надел респиратор, - полет в сверхскоростном режиме существенно затрудняет дыхание. Активировав на панели управления подачу кислорода пастор надел краги и пристроил руки в кольца-держатели. Двигатель взревел, скорость полета увеличилась почти вдвое против обычной. Путешественнику предстояло пересечь всю территорию Швеции, Норвегию и затем над акваторией Северного Ледовитого океана двигаться вдоль береговой линии в сторону Мурманска. Полет в турборежиме давался нелегко, преодоление спрессованного скоростью воздуха сковывало практически все мышцы. От длительного напряжения у пастора начало сводить шею, разболелась голова.
Таймер двигателя должен был самостоятельно перевести двигатель в штатный режим, но полет с повышенной скоростью явно затянулся. Шлаг уже собрался было отключить турборежим вручную, как вдруг таймер наконец сработал, скорость полета резко снизилась и натужный рев двигателя сменился на мерное гудение. Пастор высвободил руки из держателей и с наслаждением размял затекшую шею. Резкий сигнал зуммера в шлемофоне не дал Шлагу расслабиться. Автопилот сообщил о возникшей неприятности, а точнее - о серьезной проблеме. Произошел сбой в системе навигации, автопилот утратил сведения о текущих координатах. Плотная облачность, в которой проходил полет, не давала возможность путешественнику определить координаты самостоятельно. Необходимо было снизиться и определить координаты, воспользовавшись набором бумажных карт, благо такой имелся в числе набора предметов, предназначенных для действий в экстремальных ситуаций. Набор надо признать был небогат. Помимо компактного атласа, которым сейчас намеревался воспользоваться путешественник, в него входило небольшое металлическое зеркало, фонарик в герметичном корпусе с компасом, вмонтированным в крышку аккумуляторного отсека. Здесь был также набор из трех радио маяков, размещенных на зондах из особо прочного каучука. При активации зонд наполнялся смесью сверхлегких газов, побочных продуктов работы двигателя, а радиомаяк начинал подавать пакетный радио сигнал, по которому поисковый самолет определял координаты зонда. Кроме того, наполненный газом зонд был способен длительное время удерживать на воде до четырех человек. Однако, в акватории Северного Ледовитого океана эта возможность была существенно ограничена низкой температурой воды. В Баренцевом море даже сверхпрочный каучук начинал крошиться уже через 30 минут. В любом случае, попавший в ледяную воду человек, не способен был продержаться и этого времени. Впрочем, купание не входило в планы пастора, в том числе и потому, что Штирлиц так и не обучил его плаванию, сузив спортивную подготовку своего подопечного на освоении лыж и шахмат.
Шлаг вынырнул наконец из зоны облаков, но это не принесло ему никакого облегчения. Проблема не только не решилась - более того, она существенно усугубилась. Оглядевшись по сторонам пилот увидел лишь бескрайнее море и тонкую линию горизонта, подернутую легкой дымкой. И никакой береговой линии.
На многие километры - свинцовая рябь воды, плотное одеяло кустистых облаков вперемешку с серыми тучами и, между ними - в небольшой воздушной прослойке этого северного пирога, парил сейчас одинокий путешественник, пребывающий в полной растерянности. Неоднократный сброс настроек навигатора не дал никакого результата, безучастный голос автопилота раз за разом сообщал пастору: Текущее местонахождение не определено, попробуйте перезагрузить навигатор или введите координаты вручную.
Оставался единственный вариант - выброс аварийного зонда. Лететь до конечной точки оставалось не так уж и долго, но лишь в одном случае - если предварительно определить направление. Именно этого и не мог сделать пастор. Таким образом, единственное что оставалось - выброс зонда, аварийный радиосигнал и многочасовое ожидание спасательной группы на специальном самолете "Три тополя". Такое название разведывательно-спасательный апппарат получил за установленные на нем двигатели системы Тополева. Два из них давали возможность судну развить при необходимости надзвуковую скорость, а третий, напротив, позволял осуществлять замедленное движение, а также вертикальный взлет.
Шлаг начал нехитрую подготовку к настройке радиомаяка и выбросу зонда, но завершить приготовления не успел. Старика отвлек непонятный шум, раздававшийся у него за спиной. Пастор развернулся к источнику звука. Им оказалась громкая беседа,ведущаяся на русском языке. Шлаг не мог ошибиться. С великим и могучим Штирлиц однажды познакомил пастора после того как за совместным ужином перебрал водки, присланной Юстасу из Центра к дню Великой Октябрьской революции.
Святые угодники, что это? Чуть поодаль и немного ниже тех координат что занимал Шлаг, по воздуху медленно плыл широкий дубовый стол с двумя скамьями. По разные стороны стола сидели двое мужчин своеобразной наружности. Первый - грузный бородач в поддевке из грубой мешковины и посконных штанах с большими кожаными заплатами в районе колен. На босых ногах красовались аккуратно сплетенные лапти. Поверх поддевки, на объемистом животе, красовалось большое серебряное распятие. Ворот был расстегнут, наружу выбивалась курчавая шерсть. Голова была непокрыта и ветер трепал густую черную шевелюру с проблесками седины. Трепал и бороду, безуспешно пытаясь избавить ее от хлебных крошек, кусочков сала и дольки чеснока, застрявшей у самого рта.
Похоже священник, подумал пастор, наслышанный о своеобразии православной церкви и ее служителей. Словно в подтверждение пасторской догадки толстяк рыгнул, с ненавистью произнес : экуменизм, блять! - и с размаху ударил по столешнице кулаком. Лежавшая на столе Библия подпрыгнула словно от испуга, из нее вывалилась закладка с рисунком в виде обнаженной женщины, а точнее - голой бабы. Клочок бумаги, явно дорогой сердцу попа уже начал путешествие к водной глади, как вдруг его ловко подхватил второй персонаж, имевший также выдающийся антураж. Это был мужчина явно за сорок, сложением в молодости явно претендовавшим на атлетическое. На ногах у него были кирзовые сапоги с короткими голенищами. Волосатые ноги были совершенно голыми, а область таза едва прикрыта набедренной повязкой из рваной мешковины. На нем также красовалась куртка цвета хаки с многочисленными карманами, из-под которой виднелась не первой свежести тельняшка. Шеврон, криво пришитый на правом плече, сообщал любопытствующим о членстве владельца куртки в некой сибирской народной рати. Эмблемой этой таинственной организации служил винтовочный штык, сломанный чуть выше середины. Незнакомец был коротко стрижен, небрит, на бугристом черепе у него красовалася индейский парадный головной убор из цветастых перьев.Несомненным украшением его сурового лица с крупными чертами являлся такой же крупный, свернутый на бок нос.
Чистый Туземец, отметил про себя пастор. Мужчина тем временем взял лежавший на столе нож, оттяпал им небольшой кусок балыка и бросил под стол - собаке неопределенной породы, примостившейся у него в ногах. Вонзив нож в столешницу, полусибиряк- полуиндеец сурово откашлялся и хрипло произнес: тащем-та полностью с Вами согласен, уважаемый Феофан. Затем почесал мозолистой пятерней затылок и взялся за большую бутыль с мутной жидкостью, стоявшую посреди стола. Стол, надо признать,был накрыт на славу. Розовый балык, от которого только что был оттяпан кусок для меньшого Туземцева брата, красовался на большом узорчатом блюде, в окружении свежей зелени, нарезанных дольками соленых огурцов и половинками - мясистых, темно-красных помидоров. Чуть поодаль стояли два небольших глиняных горшочка с сибирскими пельменями, источавшие аппетитный аромат. Моченые грузди всех видов были аккуратно выложены на небольшую тарелку с высокими бортиками, вперемешку с кольцами крупно нарезанного лука и политы ароматным подсолнечным маслом. Миска квашенной капусты стояла совсем рядом, а чуть поодаль - в большом чугуне - горячая молодая картошка, сваренная в мундире. Большой глиняный жбан с домашним квасом красовался рядом с бутылью, за которую только что ухватился один из собеседников. С краю лежали нетронутые консервы - две банки китайской тушенки и шпроты производства РРК - Рижского рыбокомбината. В другом конце, посреди шелухи из тыквенных семечек располагался предмет, не относящийся к продуктам питания, но в то же время являвшийся безусловным украшением этого стола. Это был старинный граммофон, сработанный из дорогих пород дерева, украшенный металлическими инкрустациями. Его начищенная труба ярко блестела, несмотря на полное отсутствие солнца на небосклоне, а из ее внутренностей доносилась мелодия из фильма "Жужа из Портофино". Снятая перед самой войной, эта кинолента пользовалась в СССР бешеной популярностью. Мелодии из фильма наигрывали дома на пианино, во дворах на гитарах, в клубах - на аккордеонах. А каждый уважающий себя сельский гармонист просто обязан был знать все песни из этой картины. Собственно сюжет был немудрен - про девушку из северного города Архангельска, студентку мединститута, которая очень любила танцевать тарантеллу и поболтать обо всем на свете с друзьями. Любила так, что друзья в шутку прозвали ее Жужей из Портофино Любила до тех пор, пока не поступила на краткие курсы снайперов и не отправилась отстаивать в жарких боях свободу Испании. К слову сказать, конец фильма, несмотря на трудную судьбу главной героини был вполне себе счастливый. Вместе с сослуживцами-снайперами и их подругами, вернувшись на Родину с боевыми наградами, она танцевала тарантеллу под любимую ей мелодию в парке в Сокольниках. Как раз в этот счастливый момент на экран начинали набегать финальные титры, а на глаза впечатлительных зрителей - наворачиваться слезы.
Впрочем, сидящим за столом мужчинам сейчас не было дела до музыки так как они были заняты важным делом - они выпивали.
Итак, туземец с перебитым носом ловко наполнил мутной жидкостью граненые стаканчики - себе и собеседнику и, водрузив бутыль на место, аккуратно подцепил на вилку дымящуюся горячую пельменину. Собеседник его огладил бороду, принял из рук собутыльника стананчик и поднял глаза к небу. И вот здесь взгляды представителей двух христианских конфессий неожиданно встретились. Пастор выпустил из рук фигурный ключ, предназначенный для активации зондов-маяков и тот устремился к поверхности моря, через мгновение исчезнув из виду. Последнее средство связи с Цетром было утрачено. Катастрофа. Осознать случившееся Шлаг не успел, так как события начали развиваться стремительно.
"Караул" - высоким фальцетом взвизгнул бородач и начал свободной рукой отыскивать на столе священное писание. Его собеседник немедленно обернулся, заметил пастора и мускулистая рука туземца тоже начала выплясывать на столе - правда в поисках ножа, а не Библии. Шлаг, будучи пацифистом, являлся категорическим противником военных столкновений. Тем более с представителями того народа, на стороне которого он фактически выступал с той поры как узнал, кто такой на самом деле штандартенфюрер Штирлиц.
Но надо же было что-то делать. Не найдя ничего лучшего, пастор выпалил пароль, который должен был произнести при встрече с пилотом прилетевшего за ним самолета. Смысл произнесенных слов ему был абсолютно непонятен, так как Штирлиц советовал старику никогда не забивать голову ненужными для дела деталями. В одном пастор был уверен - вызубренный пароль совершенно точно был на русском языке.
И это сработало. "Ленин, партия, комсомол" - эти слова, знакомы с детства каждому жителю страны советов, пусть даже и произнесенные на ломаном русском, донесли до сознания попа и туземца, что возможно перед ними и не враг вовсе. Туземец отказался от намерений метнуть в пастора свой нож, а Феофан - от призывов Илье-пророку поразить басурманина молниями.
Впрочем, тирада, которую Шлаг следом произнес на немецком, чуть было не вернуло шаткий статус-кво в стадию первоначальной конфронтации. Внезапно искра озарения сверкнула в глазах Феофана и он размашисто окрестил Шлага в соответствии с православными обрядами. Тучи в этот момент слегка разошлись и пробившийся с небес солнечный луч казалось тоже благословил незадачливого путешественника. Благодать и озарение пришли к пастору практически одновременно. Беспокойство ушло, затекшие мышцы расслабились а затем налились силой, голова перестала болеть а глаза - слезиться. Кроме того, Шлаг с удивлением осознал, что язык Достоевского и Толстого больше не является ему незнакомым. Помедлив минуту, он громко произнес, обращаясь к своим новым знакомым:
Че шнифты выкатили, братва! Выручайте в натуре, у меня малява для хозяина, надо мне дорогу на Мурманск замутить!
Поп с туземцем изумленно переглянулись.
Ты эта, басурманин - того, чьих будешь? - спросил у пастора Феофан а его товарищ, в подтверждение серьезности вопроса сурово насупил брови, хотя и промолчал.
Пастор понял, что пора раскрывать карты, другого выхода попросту нет.
Я работаю на советскую разведку, у меня есть важное донесение о тайных переговорах о перемирии между Вермахтом и администрацией США. Я должен немедленно доставить его в штаб-квартиру на Плющихе! Через Мурманск! У меня вышла из строя система навигации, помогите добраться до Мурманска, там меня подберет специальный самолет.
Вот ведь проклятые пиндосы что удумали, сплюнул туземец, обращаясь к своему приятелю. Тот в ответ закивал головой и произнес - на богоугодное дело идет басурманин, надо помочь!
Раскрыв Библию он начал что-то бормотать на старославянском, то и дело осеняя себя, туземца и пастора крестным знамением. Шлаг с надеждой смотрел на своих новых знакомых, но ничего не происходило. Внезапно Туземец прервал Феофана: Тащем-та, дружище, может все-таки призовем на помощь демонов науки? Поп в ответ насупился, но все-таки прервал чтение молитв.
- Ты-то что предлагаешь? - спросил поп у напарника.
- А вот погоди, ответил тот и сделал пастору приглашающий к столу жест. Пастор спланировал в сторону стола и примостился на краешек дубовой скамьи, не включая тем не менее двигатель ранца.
Тут же ему был протянут заботливо наполненный Туземцем стаканчик. Ну, за победу, зычно произнес верзила и хлопнул Шлага по плечу, от чего тот едва не расплескал еще не выпитую самогонку. За победу - снова фальцетом произнес Феофан. За победу, повторил вслед за своими новыми друзьями пастор.
Все трое выпили и с аппетитом закусили. Туземец - остывшей уже пельмениной, Феофан - соленым огурцом, а пастор - доброй жменей квашеной капусты.
- Вот что, мил человек, повертайся-ка, - произнес Туземец и, достав из-за пазухи небольшую отвертку с обгрызенной ручкой, вольтметр и угрожающих размеров плоскогубцы с ручками в синей изоленте, разложил все это хозяйство на столе.
Дорогу на Мурманск мы и сами не знаем, понимаешь ли - путешествуем тут в пространственно-временном континиууме, пояснил Туземец Шлагу. А вот твою адскую машину починить - это можно попробовать.
Пастор задумался.
- А вы точно ...того...сумеете починить мне аппарат, спросил он Туземца, почему-то глядя при этом на Феофана. Поп однако отвел взгляд и уткнулся лицом в тарелку с груздями, выбирая экземпляр поувесистее.
- Да не замай, басурманин, сказал детина и хлопнул пастора по второму плечу, да так ,что оно немедленно заныло. Я в сибири первый трамвай запускал как-никак. А уж с твоим драндулетом справлюсь.
Делать было нечего, пастор придвинулся к Туземцу и повернулся к нему спиной.
- Снимать ранец нельзя, - инструкция, пояснил он.
Но туземец уже не слушал его. Открыв крышку навигационного отсека, он вовсю копался в нем, пустив в ход свой нехитрый инструментарий. Тем временем Феофан управился с груздем и пастор решил задать волновавший его с момента встречи вопрос.
Простите мое любопытство, спросил Шлаг у попа. А как вы с другом летаете на этом столе - ведь тут ни пропеллера, ни крыльев, ни двигателя.
Феофан в ответ почесал бороду и важно произнес - вера православная - великая сила есть. Веруй и воздастся тебе, будешь ходить по эфиру аки по тверди земной. Произнеся эту короткую и пламенную речь поп протянул Шлагу и Туземцу наполненные стаканчики. Все снова выпили. Туземец - без отрыва от производства. Через пару минут он огласил вердикт.
- Слышь, басурманин, насчет Мурманска ничего не выйдет, но если тут вот коротнуть - через пять минут ты будешь на своей Плющихе. Рискнем?
- Рискнем, - бодро ответил пастор, икнул и завладев бутылью наполнил стаканчики. Легкий хмель уже начал кружить ему голову.
- Ну, за встречу, друзья, громко произнес он.
- И за удачу, рассудительно добавил Туземец, уже соорудивший к тому времени самодельный жучок из спички и фольги, вынутой из сигаретной пачки.
- Благослови, отче - произнес Туземец, глядя на Феофана. Поп аккуратно вытер жирные руки об штаны и выполнил пожелание товарища, пустив в ход висевшее на его груди распятие. Туземец поправил шлем на голове пастора, натянул ему на глаза гогглы, ловким движением вставил самодельный предохранитель в ранец пастора, захлопнул крышку и неожиданно отвесил Шлагу увесистый пинок, от которого пастор отлетел метров на пять. Обидеться он не успел, яркая вспышка озарила окрестности, раздался мощный хлопок и неведомая сила потащила пастора в темноту, оставив далеко позади его новых приятелей.
Ровно через 5 минут путешественник вошел в знакомый ему по описаниям Штирлиц подъезд, где пастора встретил невозмутимый дежурный с револьвером на боку. Дымящийся ранец с огромной дырой, безжизненно повисший за спиной пастора, казалось,ничуть не смутил офицера. Зато произнесенный Шлагом пароль снова волшебным образом распахнул перед ним нужные двери. Уже через полчаса посвежевший после принятой ванны пастор, переодетый в чистое белье, рубашку и пиджачную пару,сидел перед шефом советской разведки. В руках у пастора был стакан чая с лимоном, а у его собеседника, - расшифрованное спецдонесение полковника Исаева.
Когда беседа наконец закончилась, пастора проводили в гостиницу, где он с наслаждением вытянулся на диване и заснул сладким сном. Бедняга еще не знал, что за порчу казенного имущества ему предстоить теперь отбывать долгие 10 лет колымских лагерей.
Юстас дурак - радиограмма с таким странным текстом ушла в тот же вечер из Центра. Но получивший ее штандартенфюрер Штирлиц, полковник Исаев нисколько не расстроился. Он знал ее истинное содержание.